Абреки Шамиля [СИ] - Юрий Иванов-Милюхин

Стало слышно, как хозяин кабинета усердно засопел, пытаясь осмыслить полученную от племянника информацию, о которой частично знал от родного брата. Он не переживал за Буало, уверенный в его способностях, он сам занялся общественно–полезным трудом, а потом и государственными делами, весьма поздно, до зрелого возраста находясь на обеспечении родителей, качавших средства с крепкого родового имения, состоявшего из нескольких небольших деревень. И сейчас он искал лишь повод, чтобы заинтересовать молодого повесу, оторвав того от бесцельного время препровождения. Судя по изредка появлявшейся на его губах хитроватой улыбке, можно было предположить и более интересное, похожее на сговор между ним и братом в отношении кавалера, вошедшего в пору зрелости, и касающееся его дальнейшей судьбы. Но тогда вызов из Парижа на якобы закрепление помолвки, объявленной много лет назад между потомком галльских рыцарей Огня и Меча, наследника древнего дворянского рода Ростиньяк герцога Буало и принцессой голубых кровей прекрасной мадемуазель Сильвией д, Эстель, имевшей родственные узы с коронованными особами Европы, приобретал совершенно другой оттенок. Тогда все становилось на привычные места, потому что было в духе принципов всей семьи.

Меж тем, племянник продолжал внимательно осматривать кабинет своего родственника, в котором не был несколько лет. Все здесь оставалось по прежнему, если не считать обюссонского ковра, разместившегося на стене позади дядиного кресла и того, что картин русских мастеров живописи заметно добавилось. Как впрочем и творений других великих художников, в том числе из эпохи средневековья, давшей миру самое большое число гениев. Рафаэль, Рембрандт, Джотто, Франческа, Боттичелли. И вдруг в одном ряду с небожителями объявился какой–то русский Иванов с картиной «Аполлон, Гиацинт и Кипарис», другой Иванов, написавший «Подвиг молодого киевлянина», неведомый Васильев с рыцарем в русских доспехах, намалеванным сочными красками, неизвестный никому Кузнецов с зеленой на полотне опушкой в березовом лесу, на которой заигрались дети с полными лукошками грибов. Отточенное письмо одних разительно отличалось от так называемой живописи других, их даже сравнивать не имело смысла. И все–таки у последних — у русских — на полотнах больше ощущалось правдивой жизненности. У кого дядюшка умудрился выторговать эти картины, спрашивать не имело смысла — он бы все равно не проговорился — но они появились в просторном кабинете и привнесли с собой некую толику светлого образного бытия. Видимо долгое присутствие в стране представителей русской нации наложило отпечаток и на галльский характер истинного француза, патриота своей родины, каковым всегда считал себя дядя, сумевший по служебной лестнице добраться от командира эскадрона уланов до титула коннетабля и затем до мэра опрятного городка в довольно самостоятельном округе Витри–ле–Франсуа.

Тем временем хозяин кабинета тоже рассеянным взглядом скользил по помещению не замечая, что все чаще задерживает внимание на коллекции из драгоценных металлов, занимавшей один из углов. Наконец зрачки его приковались к той из ячеек под толстым стеклом, в которой покоились сокровища, когда–то выкупленные у странной на первый взгляд девушки. В глазах появился смысл, дядя вспомнил, о чем следует вести разговор с племянником дальше. Он вскинул голову и развернулся к собеседнику, задумавшемуся о чем–то своем:

— Я хочу у тебя спросить, Буало, ты помнишь что–нибудь из своего детства?

— Если ты имеешь ввиду мои приезды сюда, то конечно, мне всегда было у вас хорошо и картины из прошлого до сих пор стоят у меня перед глазами, — встрепенулся племянник. — Признаюсь, вы относились ко мне лучше, нежели мои домашние.

— Характер своего брата я знаю прекрасно, — усмехнулся в усы хозяин кабинета. — Но разговор пойдет не об этом, покопайся в памяти и верни к жизни сцену, когда ты, когда тебе было лет пять–шесть, вбежал в кабинет и увидел сидящую напротив меня молодую красивую женщину, предложившую выкупить у нее несколько драгоценных вещей. Среди них оказались раритеты, принадлежащие высшему духовенству Франции, в частности цепь с медальоном. Помнится, у вас еще произошел коротенький диалог по поводу того, что воровать нехорошо и ты, как настоящий патриот своей родины, встал на защиту кардинальских знаков отличия.

— Кажется, я начинаю припоминать тот давний случай, — наморщил высокий лоб племянник. — Вскоре после ухода женщины ты еще обратил мое внимание на то, что она является нашей дальней родственницей, и если бы не это обстоятельство, ты позвал бы жандармов.

— Именно так и было. Тогда ты был белокурым мальчиком в шортиках и в ботиночках с бантиками, а под подбородком у тебя был повязан шейный платок, заодно исполнявший роль слюнявчика, — ностальгически прищурился хозяин кабинета. — Да, время неумолимо, оно летит вне зависимости от наших желаний и остановливать его бесполезное занятие.

— А что сталось с кардинальской цепью, дядя? Та женщина исчезла с ней навсегда? — прервал его воспоминания молодой мужчина. — И почему ты тогда не выкупил ее, если она представляла из себя раритет государственной важности?

— Ты прав, мой дорогой племянник, эта реликвия была одним из символов могущества Франции и я до сих пор не могу простить себе то, что посмел упустить шанс вернуть ее в церковное лоно под началом их высокопреосвященств. Разговоры о национальном достоянии до сих пор тревожат умы высшего руководства страны, — провел пальцами по седым вискам импозантный вельможа. — После ухода мадемуазель Софи — а это была именно она, дочь наших обнищавших родственников из семьи д, Люссон — я немедленно собрал конный отряд солдат под командой скандинава, служившего тогда в нашей гвардии, и выслал его в погоню за нею и ее спутником. Ведь девушка пришла не одна, я успел заметить, как она выбежала во двор и бросилась в объятия русского казака, поджидавшего ее. Отряд под руководством наемного офицера шел за ними по пятам до самой границы с Германией. Надо сказать, что мы сразу заявили о пропаже государственных реликвий в канцелярию русского царя, и Александр Первый дал указание о введении тотальных проверок на всех дорогах, вплоть до города Москвы, второй столицы наших победителей. Военная жандармерия русских вместе с французским отрядом едва не настигла беглецов уже на территории германских земель. Но там произошло непредвиденное, по непонятным причинам немцы встали на защиту грабителей, они пропустили их вглубь своей страны и Софи с казаком вскоре затерялись, ускакав в неизвестном направлении.